Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Я стал нащупывать то, что помнил. Это было трудно, как будто я видел это глазами волка.

— Ему было холодно, он или устал, или ранен. Весь какой-то замедленный. Он пытался пробиться ко мне, а я отталкивал его, и ему пришлось настоять на том, чтобы я выпил, — хотел приблизиться ко мне, полагаю…

— Где он был?

— Я не знаю. Снег. Лес. Не думаю, что он понимал, где находится.

Зеленые глаза Чейда впились в меня.

— А вообще ты можешь связаться с ним? Можешь сказать мне, что сейчас он все еще жив?

Я покачал головой. Сердце мое сильно билось.

— Можешь ты сейчас связаться с ним Силой? — настаивал он.

Я снова покачал головой. Мой живот свело от напряжения. Разочарование Чейда росло с каждым отрицательным ответом.

— Черт возьми, Фитц, ты должен!

— Я не хочу! — закричал я и вскочил на ноги.

Убегай! Быстро!

Так я и сделал. Внезапно это оказалось очень просто. Я бежал от Чейда и хижины, как будто за мной гнался сам дьявол. Чейд звал меня, но я отказывался слышать его. Я бежал, и как только оказался под защитой деревьев, Ночной Волк присоединился ко мне.

Не сюда. Там Сердце Стаи, предупредил он меня.

И мы пошли в гору, в заросли куманики — Ночной Волк укрывался там в штормовые ночи.

Что это было? В чем опасность? — спросил Ночной Волк.

Он хотел, чтобы я вернулся, признался я через некоторое время. Я не знал, как изложить это понятно для Ночного Волка. Он хотел… чтобы я перестал быть волком.

Внезапно холод пробрал меня до костей. Объясняя суть дела Ночному Волку, я оказался пред лицом истины. Выбор был прост: быть волком, без прошлого, без будущего, и жить только сегодняшним днем — или человеком, раздираемым мыслями о минувшем, по чьим жилам вместе с кровью течет страх. Я мог ходить на двух ногах и жить со стыдом, сжимаясь от страха, или бегать на четырех и забывать, забывать, пока даже Молли не станет всего лишь давним приятным запахом. Я сидел в гуще куманики, рука моя легко лежала на спине Ночного Волка, я смотрел на то, что мог видеть только я. Смеркалось, и наступали сумерки. Мое решение возникало так же медленно и неотвратимо, как подбирающаяся темнота. Мое сердце громко стучало, протестуя, но у меня не было больше выбора. Я решился.

В полной темноте я осторожно подкрался к дому. Странно было снова вернуться сюда волком, ощутить поднимающийся дым от очага как нечто принадлежащее людям и моргать, глядя сквозь ставни на горящий огонь. Потом я неохотно освободил свое сознание от Ночного Волка.

Ты не хочешь охотиться со мной?

Я больше всего хотел бы охотиться с тобой. Но этой ночью я не могу.

Почему?

Я не ответил. Острие решения было слишком тонким, чтобы я смел испытывать его, говоря о нем. Я отошел к краю леса, стряхнул с одежды листья и грязь, пригладил волосы и завязал их в хвост. Я надеялся, что не испачкал лицо. Расправив плечи, я заставил себя снова подойти к хижине, открыл дверь и вошел. Я чувствовал себя ужасно уязвимым. Они делились сведениями обо мне, оба знали почти все мои тайны. Как я мог сохранять чувство собственного достоинства, когда ощущал, что превратился в жалкую, истрепанную тряпку? Как мог я ожидать, что со мной будут обращаться как с человеком? И вместе с тем я не винил их ни в чем. Они пытались спасти меня. От меня самого, это правда, но тем не менее спасти. И не их вина, что то, что они спасли, вряд ли им понравится.

Они сидели за столом, когда я вошел. Если бы я убежал так несколько недель назад, Баррич вскочил бы, чтобы встряхнуть меня за шиворот. Я знал, что теперь это время прошло, но от воспоминания во мне появилась настороженность, которую я не смог полностью скрыть. Как бы то ни было, на его лице было только облегчение, а Чейд смотрел на меня с участием и раскаянием.

— Я не хотел так давить на тебя, — искренне сказал он, прежде чем я успел заговорить.

— Ты этого и не сделал, — тихо ответил я. — Ты просто ткнул в точку, на которую я сам давил сильнее всего. Иногда человек не знает, как сильно ранен, пока кто-нибудь другой не дотронется до больного места.

Я придвинул свой стул и сел. После многих недель простой и невкусной пищи я был почти потрясен, увидев сыр, мед и вино из самбука. Кроме того, на столе лежали буханка хлеба и пойманная Барричем форель. Некоторое время мы просто ели, почти не разговаривая. Это, казалось, ослабило напряженность. Но как только остатки трапезы были убраны со стола, напряжение вернулось.

— Теперь я понял твой вопрос, — внезапно сказал Баррич. Мы с Чейдом удивленно посмотрели на него. — Несколько дней назад ты спросил меня, что мы будем делать дальше. Пойми, я считал Верити погибшим. Кетриккен вынашивает его ребенка, но теперь она в горах, в безопасности. Я ничем не могу ей помочь. А если бы попытался, мог бы привлечь к ней внимание. Нет, лучше ей оставаться в укрытии, с людьми своего отца. Когда ее ребенок будет достаточно взрослым, чтобы заявить о своих правах на трон… Что ж, если я доживу до той поры, то сделаю для него что смогу. А сейчас я считал свою службу королю законченной. Так что, когда ты спрашивал меня, я думал, что пришло время позаботиться о себе.

— А теперь? — тихо спросил я.

— Если Верити все еще жив, трон захватил предатель. Я присягнул служить своему королю. Как и Чейд. Как и ты. — Они пристально смотрели на меня.

Убегай снова.

Я не могу.

— Не я. Тот Фитц умер, — сказал я быстро.

Баррич посмотрел на меня так, словно я его ударил, но Чейд тихо спросил:

— Тогда почему же он все еще носит булавку короля Шрюда?

Я протянул руку к своему воротнику и вытащил ее. «Вот, — хотел я сказать, — возьми булавку и все, что с ней связано. Я покончил с этим. У меня больше нет для этого мужества». Но я молчал.

— Вина? — предложил Чейд, но не мне.

— Прохладно сегодня. Я лучше приготовлю чай, — откликнулся Баррич.

Чейд кивнул. Я сидел и смотрел на красную с серебром булавку. Я помнил руки моего короля, втыкающие ее в ворот мальчишеской рубашки. «Вот. Теперь ты мой», — сказал он тогда. Но он мертв. Освобождает ли это меня от данного обещания? И от его последних слов: «Что я сделал с тобой?» Я выкинул из головы эти вопросы. Гораздо важнее было то, чем я стал. Тем ли, что сделал из меня Регал, или я еще могу избежать этой участи?

— Регал сказал мне как-то, — задумчиво промолвил я, — что мне стоит немного поскрести мое имя, и обнаружится безымянный мальчишка с псарни. Хотел бы я быть им.

— Правда? — спросил Баррич. — Я помню время, когда ты думал иначе. Кто ты, если не человек короля, Фитц? Что ты? Куда ты пойдешь?